"Вот ты видел, у нас выше по реке школа стоит? Там в войну были тоннели, в которых прятались японцы. Так наши что делали: у входа кладут хворост, с двух сторон становятся с мечами и поджигают.
Как разгорится, японцы лезут по одному, — Няринг очень смешно пучит глаза, показывая, как японцы вылезают из-под земли. — А наши им головы — раз! — и рубят".
Няринг — следопыт из племени охотников за головами — ибанов, они же морские даяки. Сейчас он генеральный менеджер гостиницы Pelagus Resort — просто потому, что никакой городской парень не согласится торчать в джунглях острова Борнео в четырех часах от ближайшего аэродрома и супермаркета.
Четыре часа — это если вода в реке Реджанг на нужном уровне: курорт построен прямо над самыми опасными на Борнео порогами Пелагус. Мы с моим гидом-китайцем Коком задерживаемся на несколько дней на веранде курорта за разговорами о японских черепах и вещих знаках даяков.
Белый раджа Штат Саравак на острове Борнео — наверное, самое странное место в Малайзии. Малайцев тут вообще почти нет, большинство — ибаны и прочие племена охотников за головами.
В отличие от других штатов страны до войны это была не британская колония, а частное владение авантюристов Бруков — белых раджей, как называют их местные. Те очень уважали ибанов за чистоту нравов и чистоту эту берегли — не пускали к даякам ни миссионеров, ни китайских торговцев.
Так что ибаны успешно сохранили многие свычаи и обычаи, утраченные прочими племенами в Азии. Разве что с охотой на головы пришлось завязать — с этим у Бруков было строго.
Вместо грязи и хаоса, которых ожидаешь от большого провинциального города в Азии, столица штата Кучинг предъявляет променад вдоль мутной реки, на который с наступлением темноты высыпает фланировать подозрительно благонамеренная китайская публика.
По реке курсируют лодки с рекламой чая Lipton и Coca-Cola на крышах, в старинных лавках на набережной торгуют поддельным антиквариатом, туземными промыслами и каким-то совсем уж немыслимым хламом. Носатый голландец Национальный парк Бако под Кучингом — обязательная программа.
Здесь водится вся фауна, которую можно встретить в заповедниках Саравака, кроме разве что орангутангов.
С китайцем по имени Кок — шофером, переводчиком и гидом в одном лице — мы припарковались у пристани, от которой отходят лодки в парк, и засели пережидать дождь в придорожной забегаловке. Там я раз и навсегда забыл все плохое, что когда-либо слышал насчет еды в Малайзии.
Креветок понесли на кухню еще живыми, краб с чили оказался выше всяких похвал, а стеклянная лапша верна себе.
Но главное, там я впервые повстречал нежный папоротник из джунглей, прижаренный с чесноком, — на следующие две недели он станет мне лучшим другом.
Когда дождь и папоротники кончились, было уже часа два дня. Мы берем лодку, выходим на ней в открытое море, огибаем пару мысов, пристаем на главном пляже парка и отправляемся на поиски обезьян-носачей.
По какой-то мало популярной в парке тропе кок выводит на обрыв над мангровыми зарослями, в паре сотен метров от нескольких рыжих носачей, шумно пожирающих молодые побеги. Самцы носачей действительно обладают выдающимся шнобелем (и карикатурным брюхом).
Малайцы называют их orang Belanda — голландец.
"Была у меня одна туристка из Гааги, — говорит Кок, — все спрашивала, почему носачей называют голландцами.
Я ей: "Мадам, что привлекло вас в вашем муже?
" Она говорит: "Характер".
А я: "Нет, мадам, голландцы привлекают самок не характером, а носом". И что бы вы думали, мистер Алексей, — она посмеялась и признала мою правоту".
Битва титанов Ближайший пляж оказывается в крохотной бухточке, по которой расхаживает огромный, метра два, варан. Я лезу в воду, а Кок деликатно устраивается за скалой и сразу засыпает.
Как я мог заметить, многие китайцы в Сараваке плавать не умеют, а если и заходят в море, то в спасательном жилете или с кругом.
Обсохнув (я) и продрав глаза (он), мы пускаемся в обратный путь — и тут начинаются приключения. Ближе к закату вся живность в Бако потихоньку спускается с гор к морю и парковому ресторану.
Только мы выходим из джунглей на открытую местность, как в соседнее дерево с грохотом врезается огромный носач — чуть не зашиб.
Но это что — на мостках, ведущих к пляжу, мы вступаем в неравный бой с крайне агрессивной макакой: альфа-самцом, который пытается поставить нас на место после моей неудачной шутки с каким-то его детенышем. Мерзкая тварь преграждает дорогу и обнажает зловонную пасть с негигиеничными клыками.
Занеся над головами бутылки с водой, мы атакуем и обращаем подлеца в бегство. После заката стая лангуров на крыше ресторана участливо следит за судьбой каждого куска на моей тарелке; где-то в кронах таится мой враг — макака.
Я человек городской, последний раз столько зверей за день видел в зоопарке в 1982 году, так что мозг уже отказывается фиксировать стайку бородатых кабанов, нарезающих круги вокруг веранды. Большая вода Пару дней спустя за нами задраили люк катера, похожего на советскую "Зарю", и мы отправились вверх по реке Реджанг.
В дороге показывали "Сокровища Амазонки", и мы сопереживали героям киноленты, когда их насиловала макака, — воспоминания о Бако были еще слишком сильны.
Через весь штат размером с Англию проложена одна приличная дорога.
Остальное сообщение — по воздуху или по рекам.
Города, китайцы и цивилизация заканчиваются на побережье. В глубине Борнео живут только местные племена; оплот ибанов — в среднем течении Реджанга, главной реки острова.
По берегам — горы, джунгли, раз в час мелькнет крохотный поселок с фортом белых раджей и базаром, на котором торгуют моим другом папоротником. На этом Диком Западе добропорядочной Малайзии всем заправляют крепкие парни-лесорубы, а туристов не видать вовсе.
Через три часа "Заря" прибывает на конечную — в Капит, последний городок на реке.
Нравы простецкие: мы спокойно бросаем вещи в моторку и на пару часов уходим обедать; перед несколькими днями в джунглях Кок должен впрок наесться лапши. Моторку за нами прислали из Pelagus Resort, гостиницы, выстроенной из железного дерева над страшными порогами Пелагус.
Тут же выясняется, что река в порогах стоит слишком низко, и от наших планов сплавать к редкому племени пунан-бах, сохранившему старинные погребальные столбы редкой работы, придется отказаться. Зато местный гид Няринг, воспетый всеми путеводителями, когда-то учился в Кучинге вместе с Коком, так что нас тут сразу же принимают как добрых приятелей.
К тому же мы единственные постояльцы, и гостиница с Нярингом в нашем полном распоряжении. Гулять по джунглям вокруг Пелагуса веселее, чем в Бако.
Про каждое дерево и лиану Няринг объясняет, какой от них толк. Почти все они помогают от ядовитых змей и пауков — после этого мое внимание сосредоточено на том, чтобы ни на что такое не наступить.
Сзади стонет Кок, снимая с себя уже двадцать восьмую пиявку. Тем временем над головой слышно жуткое хлопанье крыльев; краем глаза я замечаю тень, скользнувшую по листве соседнего дерева.
"Птица-носорог", — на слух определил Няринг. Это здоровенное, с орла размером, создание — священная птица ибанов.
Гадание по полету птиц у соплеменников Няринга по сложности и развитости не уступает древнеримскому; я умудряюсь вспомнить, что встретить птицу-носорога в джунглях по правую руку считается самым благоприятным знаком, и тут же сообщаю это Нярингу.
"Ты, я смотрю, книжки читаешь", — говорит он. Охотники на оленей Вернувшись в гостиницу (в душе я все-таки обнаружил на ноге прокравшуюся пиявку), мы устраиваемся на террасе за тарелками с курицей в бамбуке. Няринг рассказывает про великую битву у Нанга-Пила, как будто дело было только в прошлом году (на самом деле — в апреле 1916-го), про войну с японцами.
"После войны они в джунглях много лет отсиживались.
Наши, бывало, пойдут на охоту, а японцы там уже заросли все, волосы до плеч, воняют — больше на оленей похожи.
Наши ближе подходят, глянь — а это люди.
Сразу им головы снимают. Черепа я тебе завтра покажу".
Наутро мы спускаемся по реке в ближайший свайный дом-лонгхаус ибанов. Такой длинный дом — как целая деревня, в которой каждая семья занимает отдельную комнату, но все двери выходят на общую крытую веранду.
На веранде принимают гостей, сплетничают, просеивают рис, тут же копошатся охотничьи собаки и косят глазом из клеток бойцовые петухи. Под крышей раскачивается внушительная связка прокопченных черепов.
В отсутствие старейшины за главного остался его зять, усач с выбитыми передними зубами.
Мы усаживаемся на веранде, тут же появляются кувшины с туаком — домашним рисовым вином, к которому ибаны питают большую слабость; на вкус больше всего напоминает молодое галисийское альбариньо.
Сегодня будний день, большинство мужчин на работе в полях или на лесоповале, так что попойки толком не выходит — тем более что едва перевалило за полдень. Все тем не менее опрокидывают стаканчика по три, я упоминаю, что мы вчера встретили птицу-носорога — и именно что справа!
Разговор тут же переходит на знамения и амулеты.
Зять старейшины рассказывает вещий сон, после которого он лишился зубов, но так шепелявит, что я не понимаю и половины.
Но его доверие я, видимо, заслужил — он выносит из дома меч самого славного охотника за головами в их роду. Головы ибаны снимали изящнейшей сабелькой без гарды, с красивой резьбой на совершенно почерневшем клинке.
Судя по прядям мертвых волос на рукоятке, этой сняли пять голов. Вечером на террасе "Пелагуса" мы опять говорим о черепах.
Ибаны Саравака, соглашаются Няринг с Коком, и впрямь перестали охотиться за головами еще в 1960-х. Теперь признаком мужской зрелости служит телевизор или стиральная машина, привезенные с заработков. Зато в индонезийской части Борнео ибаны недавно взялись за старое — после того, как на их земли стали переселять мусульман с острова Мадура.
Нам всем жалко мадуранцев, но судьбу их голов мы все же обсуждаем как нечто само собой разумеющееся.
С нашей террасы видны горы, по которым проходит граница с Индонезией. Бушевавшая еще час назад за горами гроза докатывается уже до нас. После каждой вспышки молнии Реджанг под террасой отпечатывается на сетчатке глаза жирной серебряной змеей с черными ребрами порогов.
Наутро мы садимся в моторку и сплавляемся в город Капит.
Вернувшись в цивилизацию, приунывший в джунглях Кок оживает и тащит нас есть лапшу. Сегодня первое число, лесорубы съехались за зарплатой и тут же просаживают ее в барах.
Буйная компания за соседним столом распевает под караоке "I Just Called to Say I Love You". Кок только и говорит о том, что сегодня ночью он окажется в Куала-Лумпуре.
Мне предстоят еще полеты над джунглями на кукурузнике, национальный парк Гунунг-Мулу с самой большой в мире пещерой и — хотя пока я этого не знаю — роль постоянного объекта внимания пяти китаянок из соседнего номера.
Но сейчас мне хочется сдать билет и вернуться на террасу над порогами Пелагус.
А еще лучше — подняться по какому-нибудь боковому притоку Реджанга в лонгхаусы, куда не возят на экскурсии туристов. Или хотя бы пересесть к ибанам за соседний столик.
Как добраться Самолетом до Куала-Лумпура через Ташкент, Амстердам, Дубай или Доху (от $550 плюс сборы), далее самолетом до Кучинга, Мири или Сибу.
Кучинг и полуостров Дамай Лучшая гостиница города — Crowne Plaza Riverside Kuching (+60 82 247 777, www.crowneplaza.
com, от $161). Если сам Кучинг вас не очень интересует, можно поселиться под городом, на полуострове Дамай: пляжи, несколько больших курортов, отличная рыба и дары моря, приятнейший маленький пансион Nanga Damai (www.nangadamai.
com, RM 80-110) Национальный парк Бако Вход — RM 10, моторка из кампунга (деревни) Бако (RM 40, 1-8 человек) довезет до пляжа, у которого сосредоточено все жилье в парке — от кемпинга (RM 5) и хостелов (RM 15-40) до бунгало с вентиляторами (RM 75) Regency Pelagus Resort www.theregencyhotel.
com.my/pelagus Двухместный номер — RM 200-396 (полный пансион), прогулки по джунглям с Нярингом — RM 30-50 (1,5-4 ч). Из гостиницы можно съездить в ближайший лонгхаус ибанов (RM 120) или к редкому племени пунан-бах (RM 160) Источник: www.afisha-mir.ru
Загрузка ...